Что дает
умение понимать боль другого?
Своя боль, пережитая когда-то и оставленная внутри как шрам, который уже не беспокоит, но при изменении погоды саднит или чешется, напоминая о той истории, благодаря которой он получился.
Своя боль, пережитая когда-то и оставленная внутри как шрам, который уже не беспокоит, но при изменении погоды саднит или чешется, напоминая о той истории, благодаря которой он получился.
Что дает
умение принимать отличия другого как благо, а не повод для осуждения?
Свои отличия, странности, непонятности, изъяны.
Свои отличия, странности, непонятности, изъяны.
Я думаю у
каждого есть своя копилка таких историй в жизни, которые разрушили или нарушили
что-то важное, ценное, и после которых мир окрасился в трагические тона.
Как с этим
быть, как это проживать, как сохранить себя целым после?
Это очень
непростой вопрос и для многих он никогда не выходит на поверхность.
Самое
важное, когда рана еще открыта - это найти поддержку - близких, друга,
специалиста - не важно чью, но такую, которая даст понять, что ты не один и
кто-то может просто быть рядом и смотреть тебе в глаза, не бояться твоей боли,
не стараться ее завершить, приговаривая "все будет хорошо" или
"не плачь". Через это присутствие можно будет почувствовать, что ты
можешь справиться, что это "бесконечно-тревожно-больно-страшно"
пройдет.
Одна из
таких историй произошла со мной в 17 лет. Тогда я уехала из Казахстана в Россию
поступать в институт и первое время жила в что называется "приемной
семье" у далеких маминых родственников.
В те времена
еще не было сотовых телефонов, интернет и компьютеры только начинали входить в
жизнь. Поэтому бумажные письма и междугородние звонки были единственными
средствами связи с семьей, друзьями.
В один из
вечеров позвонила мама и сказала, что убили моего деда. "Как...
убили?" - переспросила я. "Задушили" - сказала она.
Дед был
участников ВОВ, одним из немногих, кто все еще был жив в преддверии 2000-го. Он
плохо передвигался, несколько лет не выходил из квартиры, плохо слышал и имел
проблемы с сердцем. Кому нужно было его убивать?
Затем, мне
звонил следователь, задавал странные вопросы, будто подозревая мою причастность
к убийству деда.
Там, в
Казахстане, следствие допрашивало в жесткой форме и мою мать и сестру, указывая
на косвенные мотивы.
А я в
тысячах километров от дома достраивала картину как могла. Перебирала в голове
всех, кого знала, но почему-то чувствовала свою вину за произошедшее, хотя не
могла себе объяснить - почему?
Через время
мне сообщили, что нашли убийц. Их было трое - моя близкая подруга и два ее
подельника-наркомана.
От нее давно
не было писем и это было странно, потому что все остальные мои друзья писали с
утроенной силой. Пазл в голове начал складываться и смутная тревога все это
время бродившая во мне, как будто в упор выстрелила в солнечное сплетение - так
вот в чем моя вина.
Уже из
материалов следствия я узнала, что почти сразу после моего отъезда, она ушла из
дома и связалась со странной компанией, что стала употреблять наркотики и в
один из дней, когда нужна была очередная доза спланировала с товарищами по
несчастью поход к моему деду.
Конечно, она
была вхожа в дом, она знала, что дед будет рад поболтать с кем-нибудь за чаем,
знала, что бабушка лежит в больнице и у стариков есть "деньги на
погребение", которые они хранят где-то в квартире.
Моя
подружка, с которой мы бегали вместе во дворе, играли в "Элен и
ребята", сочиняли стихи на перегонки и вздыхали друг другу о первой любви.
С которой учились 10 лет в одном классе и вместе прогуливали школу, валяясь в
мае на травке и читая Есенина. С которой всегда было весело и надежно, которая
знала все мои секреты и никогда не оставляла в трудных ситуациях.
Мне 17 лет,
я впервые одна так далеко от дома, в шаге от своей подростковой мечты - учебы
на психологическом факультете, сижу на полу в комнате. Солнце село, по комнате
разлился свет сумерек, вот уже видны отсветы фар на стенах от проезжающих
машин, они дают понять, что там, снаружи все еще есть люди, которые продолжают
жить. Я сижу, не двигаясь и в голове пульсирует "это я убила". Не
своими руками, но я. Я была неосторожной, я дружила с неправильным человеком, я
доверяла тому, кому ни в коем случае было нельзя, я не предугадала, я не
проследила, я не остановила. Значит я убила. Значит я?
За 18 лет,
которые прошли с тех пор я ни с кем не обсуждала эту тему. Никому не
говорила о тянущем чувстве вины и о смутном осознавании себя преступником.
Тогда, в
свои 17 лет, я не могла прожить и понять те чувства, которые меня преследовали.
Я не знала, как это все можно уложить на полку в своей памяти. Места для
чувства вины такого размера просто не находилось.
Но жизнь шла
дальше, началось студенчество в далеком городе, новые впечатления постепенно
затирали четкость недавних событий, они тускнели, отдалялись и казались уже не
таким реальным. Как-будто это было не со мной, как-будто это было во сне.
И вот спустя
годы я снова беру со стеллажа своей памяти эту тяжелую историю, распаковываю ее
и смотрю, а что же было дальше.
Вижу, как
постепенно закрываюсь от контактов с новыми людьми - внутри жгучий интерес, а
снаружи холодное безразличие.
Вижу, как
пытаюсь изо всех сил быть правильной и все делать правильно, а внутри очень
хочу революции и нарушения всех известных канонов.
Как страх
наворотить что-то "не то" иногда не дает мне действовать вообще. Уж
лучше ничего, чем неизвестный исход.
Ну и
главное, как выученный урок - "открываться опасно", уводит меня от
близких и открытых отношений. Поверхностные не нужны, а глубокие опасны.
Но все эти и
многие другие последствия той травмы - мой опыт, который создал узор моей
личности, вот такой, причудливый, далекий от идеала.
И этот опыт
сделал меня устойчивой по отношению к чужой боли - я не боюсь чужих историй,
страданий, изъянов. Я понимаю, что нужно тем, кто также, как и я когда-то, не
может уместить страшную историю на полку в своей памяти - прожить ее. Не
залепить нарыв лейкопластырем, а вскрыть и освободить то, что рвется наружу.
Так хочется,
чтобы в этот период кто-то просто побыл рядом, не внося ничего своего, просто
разделил с тобой то, что есть сейчас у тебя.
Ведь в
момент своего внутреннего отчаяния самым важным оказывается чье-то принятие:
тебя - такого неправильного и жалкого, ситуации - настолько невозможной,
сложной, страшной, твоих чувств - ты имеешь право то, чтобы их проживать. Тот,
другой человек - это страховка, это фонарь, который будет светить в темноте и с
его помощью всегда можно вернуться назад, как глубоко в свои переживания ты бы
не опустился.
У меня
такого человека не было, но зато прожив свой опыт я могу стать таким человеком
для другого.
Быть рядом,
принимать, страховать.
Все уроки,
которые нужно будет пройти после самого травмирующего события будут
распаковываться со временем. Как из ящика Пандоры будут выскакивать причудливые
последствия. И чего я не понимала в 17, так это того, что можно
трансформировать этот опыт в благо, а не покрывать его слоями штукатурки,
пряча, как уродливую трещину на потолке. Если что-либо произошло в моей жизни,
значит этот опыт, пусть даже самый негативный - ценен.
И следующий
важный шаг, после того как рана затянется, это найти ценность тех изменений,
которые произошли внутри. Не ценность самого события, а то, как это событие
перестроило внутреннюю структуру и какие положительные качества появились
благодаря ему. Это очень непросто, находить плюсы в том, что хочется спрятать и
забыть. Но либо прятать, забывать и позволять далекому прошлому вылезать то
там, то тут в настоящем и влиять на то как живешь, что чувствуешь, либо
прожевать свой горький опыт, усвоить и взять ресурс, который там есть.
Горькое
жевать не каждый захочет, но если это таблетка от гниющей раны – почему бы и
нет?